– Или боишься? – добавила я наудачу, не зная, чемещё его зацепить.

– Бояться тебя, – усмехнулся варяг. И покосилсячерез плечо на мохнатые от инея брёвна: – Ну, пробуй.

Я была почти готова к тому, чтобы он снова указал наСлавомира, но он ничего не добавил, и я поняла: он ждал меня сам. Тогда я неглядя вытащила топор и стала подкрадываться к нему на лыжах, пригибаясь ипонемногу отводя руку назад… Воины молча смотрели на нас, уважая таинствопоединка.

Я бросила топор шагов с десяти. Бросила снизу вверх, почтибез замаха, одним движением кисти – дедушкина наука. Отточенное лезвиевспыхнуло, с тонким звоном пронзая морозный светящийся воздух. Вождь почти неувидел броска, потому что я позаботилась зайти против солнца. Но слишком опытенбыл этот воин, не по моим зубам. Он успел отшатнуться, поворачиваясь на пяткахи вскидывая правую руку. Топор скользнул по его груди и гулко ударил в мёрзлуюстену, пригвоздив метнувшийся плащ. Прозрачной пеленой отплыла прочь невесомаяснежная пыль…

Кмети выдохнули все разом. Или мне так показалось. Наверное,зима была скучной, забава перепадала нечасто.

– Бери девку, Бренн!.. – первым закричалСлавомир. – Не пожалеешь, бери!

Не отвечая, вождь выдернул топор из бревна, бросил его мнепод ноги и растянул безнадёжно испорченный плащ, любуясь дырой. И вдругулыбнулся. Умел, оказывается, улыбаться.

– Девка глупая… – сказал он почти весело. –Вам, девкам, что-нибудь разреши…

– Сам виноват!.. – крикнула я, и голос сорвался. Янагнулась за топором, но левая лыжа поехала, и я неуклюже, больно села нагладкий утоптанный снег. И тем было исчерпано моё небогатое мужество: я горькорасплакалась. Я сжала зубами рукавицу вместе с рукой – не помогло. Умом японимала, что воеводе стало как будто нечего возражать, что теперь соколиноезнамя и впрямь, глядишь, осенит мой тул и пряжку ремня… но унять себя не могла изнай размазывала слёзы, беспомощно ожидая, чтобы жестокий Мстивой отстегалранящими словами… Он ничего мне не сказал.

– А где она спать будет? – радовались весёлыекмети.

– Если в дружинной избе, чур, рядом со мной!

– И в баню с нами?

– А за кем щит да копьё станет носить? Кто её усыновит?

– Удочерит, бестолковый…

Ни дать ни взять прилюдно стаскивали одежду. И сил не былопостоять за себя во второй раз. Ярун сопел рядом, хотел ответить обидчикам и нерешался.

– А ну-ка, где эта девонька?.. – послышался вдруггустой голос. На мой затылок легла большая рука. – Вы-то через одного мнепасынки, а внучки ещё не бывало… – И уже мне: – Пойдём, дитятко. Хватитслушать их, болтунов.

Я вскинула голову. Надо мной стоял могучий старик в длиннойшубе и шапке. Когда смотришь на человека, особенно незнакомого, всегда первымделом ищешь глаза. Так вот, вместо глаз у него были две глубокие ямы. Кмети,однако, слушали старика с уважением. Даже вождь.

Славомир легонько толкнул меня коленом в плечо:

– Земно кланяйся, девка. Хаген плохому не выучит.

Мне некогда было раздумывать об именах, что они все тутносили. Бренн, Велета, теперь ещё Хаген. Я взяла руку деда, прижалась щекой…Ярун отряхнул и нахлобучил на меня шапку.

– А жить со мной можно, – вдруг сказала Велета, окоторой, честно сказать, я почти позабыла. И добавила, кивнув на Мстивоя: –Брат разрешил.

Брат!.. У меня опять запрыгали губы: да поняла ли,беспечная, что я кидала топор совсем не ради игры?.. Отколь же было мне знать –Велета посечённый братнин щит под голову клала, кукол прятала в его старомтуле… И ведала куда получше меня, легко ли было обидеть его один на один.

Тогда я не узрела толком ни крепости, ни деревни: с испугада от волнения много ли разглядишь! Но поведать надобно ныне, а то будетнекогда, да и не всякий поймёт потом, про что говорю.

За воротами обнаружился широкий, утоптанный двор и немалыйдом, словно спряженный из многих срубов поменьше, и каждый малый сруб далекопревосходил не то что нашу избу – даже и дядькину. Таких домов не я одна, никтоу нас не видал.

Была здесь долгая храмина с рядом светлых окон, разделённыхзатейливыми резными столбами, – честная гридница. Там они сходились напир, на беседу и на совет: седые бояре, отчаянные кмети, иначе рекомыегриднями, юные отроки и сам воевода. Плечом к плечу с гридницей высился тёплыйсруб под толстой заснеженной крышей – дружинная изба. Здесь они жили, иворчливые старцы скорбели о временах, когда сквозь такие дома проходила всямолодость племени, а не та малая часть, что решалась совсем подарить себявоинской службе. Былые мужские дома ставились в потаённой крепи лесов; Нета-дундалеко глядел в море и был бесстрашен и знаменит…

Поглядишь и задумаешься, крепость выросла при деревне илинаоборот. Уже ныне текла сюда семья за семьёй: корел-погорелец, Словении, весинс брюхатой женой и малыми детками – поближе к варяжскому соколу, подалее отразбойного ворона, от полосатых северных парусов… Ещё минует времечко –нынешние безусые парни поведут пригожих девчонок вокруг священных ракит. А тамобоймут выселки новым забралом – вот и встал на крутом берегу новорожденныйград, которому сам Нета-дун станет детинцем…

Говорю, ибо мне суждено было это увидеть. Но тогда ничто невставало из небытия, не блазнилось под радужным солнцем, в густом морозномдыму.

Велета повела меня к дружинной избе, прямо во влазню. Ярунусказали обмести сапоги и дали войти внутрь. Изнутри дышало добрым теплом; послезалитого солнцем двора я с трудом различила широкие лавки, полати над ними –верхние и нижние ложа, как здесь говорили, – да вроде оружие, мерцавшее настенах. Я намерилась войти следом за побратимом, но Велета свернула в сторону,ко всходу, о который я немедленно стукнулась впотьмах головой. Позже явыучилась взбегать по крутым узким ступеням, не глядя под ноги и не спотыкаясь.Наверху были двери в две разные горницы.

– Вот здесь, – сказала Велета и потянула левуюдверь. И добавила, похлопав по правой: – А тут братья живут, Якко и Бренн.

Вошла, разожгла одну от другой две лучины и вставила вжелезный светец.

Дома только у дядьки да у женившихся братьев были особыеложницы… Я для себя ни о чём подобном даже не помышляла. Сколько помнила,пищали рядом сестрёнки, сбрасывали одеяло и плакали, не умея укрыться. А тозабывались во сне, и кому бежать с ними во двор? Теперь возросли, и я ночевалав клети от снега до снега. В клети никто не толкался, не норовил привязать косук полену…

Здесь была почти такая же клеть, только стены не промерзали.И спала Велета не на полу, а на мягко устланной лавке. У меня громоздилиськадки с припасами, стояли старые лыжи, копья, остроги, висели свёрнутые сети ижилы для новых тетив. У Велеты стоял против лавки круглый сундук, наверное, сприданым. Сторожила сундук роскошная шкура зимнего волка, а поверх лежалазабытая прялка. С прялкой Велета была навряд ли проворней, чем с лыжами.